Хроники сыска - Страница 21

В Чуварлейском конном заводе было обнаружено и арестовано более двухсот лошадей. Следователи полгода разбирались, которые из них ворованные, а которые выращены законно; последних оказалось немного. Главная станция была разгромлена, имение отписано в казну. После уничтожения этого притона покражи лошадей во внутренних губерниях уменьшились в десятки раз.

Гаврила с рваным ухом был схвачен оцеплением и доставлен в Нижний Новгород. Свидетели опознали в нем убийцу извозчика Быткина, и офеня отправился на рудники. Помимо него, в Чуварлее было задержано еще несколько опасных, находящихся в розыске преступников.

Рубочкин тоже предстал перед судом и получил строгое наказание. Благово выступил с речью, в которой описал, как раскаявшийся извозопромышленник помогал следствию и спасал жизнь агента полиции. Скостили три года…

Старый управляющий никого не выдал и умер в тюрьме, не дождавшись приговора. Видимо, он очень любил своего хозяина. Говорили, что старик был дядькой Мамина с детских лет, и князь во всем доверял и слушался своего наставника.

Три недели спустя, ранним субботним утром Благово шел по Большой Покровской из дома на службу. Навстречу ему попался мужик с ведром и кистью, по виду маляр. Что-то в нем Павлу Афанасьевичу не понравилось… Оглянувшись, коллежский асессор обнаружил, что сзади его поджимает крепкий молодец в чуйке, с оловянными глазами. Недолго думая, Благово заскочил в ворота дома Кемарского, велел оторопевшему дворнику запереть их изнутри и послать служителя с запиской в управление полиции. Когда через четверть часа прибежал встревоженный Тимофеев и освободил начальника, ни маляра, ни чуйки поблизости уже не было.

Благово решил было, что ему померещилось, но на следующий день лошади дежурной пролетки, на которой он ехал в арестантские роты, неожиданно понесли. Обычно смирные и далеко не молодые, они вдруг ни с того ни с сего озверели и помчались по Благовещенской площади и той же Покровке, наводя ужас на пешеходов и встречные экипажи. Первым вылетел на мостовую возница и сильно расшибся. Павел Афанасьевич дотянул до Никольской церкви, где не удержался и тоже вывалился. Он сломал два ребра, ободрал руку и ногу, но в целом отделался легко. А лошади домчались до Лютеранской кирхи и стали, все в мыле, вновь сделавшись доживающими век клячами… Всеволожский, навестив Благово на его квартире, сказал:

– Я слышал о таких проделках. Именно скрыпинские коновалы умеют взбесить ненадолго самых кротких кобылок – знают такие способы. Значит, князь Мамин жив и мстит за разрушенное вами его доходное дело.

Месяц после этого Благово ходил везде пешком и только под охраной могучего Тимофеева, но потом дела закрутили его, и об опасности забылось.

В один из тех дней, что Павел Афанасьевич отлеживался дома после падения, курьер принес ему свежий приказ по Министерству внутренних дел. В нем были награждения за раскрытие гигантской преступной организации конокрадов в центральных губерниях. Орденов удостоились Косаговский, а также Путилин со всеми тремя своими агентами. Лукашевич «за примерную службу» был произведен не в очередь в следующий чин статского советника. Наибольшее отличие выгадал почему-то Каргер – его сделали генерал-майором; наименьшее – Всеволожский, тому объявили лишь особенную благодарность министра. Замыкал список Титус – он повышался в коллежские секретари. Не остался забыт даже подчасок, помогавший Благово отбиться от мазуриков в колодце двора по Вознесенскому проспекту: с разрешения военного министра он получил три рубля наградных. Ни слова не было только о самом Благово. Видимо, Тимашев с Маковым действительно запомнили эту фамилию…

В той же пачке документов обнаружился еще один приказ – по сыскному отделению. В нем Васенька объявлял выговор своему помощнику за излишне долгое раскрытие кражи в квартире ротмистра Галахова. Вторым пунктом Лукашевич приказывал удержать из жалования Благово перерасход прогонных в размере 4 рубля 12 копеек. Мелкая душонка поняла, что сейчас можно…

Вечером по очереди зашли проведать раненого Каргер и Всеволожский. Полицмейстер виновато прятал глаза, по-немецки заскорузло шутил и обходил неприятную тему молчанием. Вице-губернатор, наоборот, метал громы и молнии и, уходя, пообещал «предъявить им кузькину мать». Благово одинаково равнодушно слушал и того, и другого. Он осознавал свою вину за то, что упустил князя Мамина – какая же может быть тогда награда? Ну, а с Лукашевичем Бог разберется…

Последним в тот вечер заявился Титус. Ушлый лифляндец раздобыл где-то мороженой хурмы – любимой закуски Павла Афанасьевича под коньяк. Они изрядно выпили и закусили, обмыв новый чин Яана; кухарка Матрена еле выставила гостя уже за полночь.

Как вскоре выяснилось, Андрей Никитич Всеволожский слов на ветер не бросал. Воспользовавшись служебным вызовом в Петербург, он зашел там к Милютину и показал ему оба приказа. Генерал хмыкнул, извлек из стола перевязочное свидетельство о контузии, которое он ранее клещами вытянул из Благово, и сунул в папку с августейшим докладом. Туда же ушли и приказы. И через день грянул гром…

Именным повелением императора Павлу Благово была пожалована Анна 2-й степени.

Тимашев получил через флигель-адъютанта записку: «Неприятно удивлен отсутствием в приказе о награждении за поимку конокрадов коллежского асессора (зачеркнуто; сверху надписано «надворного советника») Благово. А ведь тебе известна его центральная роль в этом деле. Так-то ты отличаешь моих верных слуг? Немедля исправить. Александр». В тот же день злополучный приказ был дополнен – Благово не в очередь, «за особенное отличие», был произведен в надворные советники.