– Сварганим, ваше степенство, – солидно пообещал возница. – Девка моя служит в номерах Яшина на Дворянской улице. Главный сормовский бульвар! Лучшие трактиры там, и волостное правление, и переводная контора.
– А мастерскую-то где помещать, чудак-человек? Тоже в номерах?
– Зачем, ваше степенство. Там через два дома бывшая зеленная лавка купца Рютина. Купец-то помер в феврале, вдова дело прекратила, место пустует. Чай, столкуетесь!
– Хгм… А нумера-то хоть солидные? Не клоповник?
– Наилучшие во всем Сормове! Господа инженеры с вагонного завода там проживают, а они народ балованный.
– Вези туда, поглядим. Ты, я вижу, малый смышленый. Как тебя звать?
– Михайла Пужалов.
– А меня Форосков Петр Зосимович. Через два дня мой багаж прибудет, пудов на десять. Станок, инструменты… Надо будет забрать на вокзале и привезти на квартиру.
– Сделаем в наилучшем виде, Петр Зосимыч! Я к вам вечером подъеду, посмотрю, как вы устроились. Может, помочь чем потребуется или захочете город посмотреть…
– Сначала надо с помещением решить. Но ты подъезжай. И вообще… не теряйся. Я тут человек новый, мало ли что возникнет. Знакомство какое свести или справку получить; ну, ты понимаешь.
– Как не понять, ваше степенство, – живо ответил Пужалов, оборачиваясь к седоку всем корпусом.
– Ты давай на дорогу смотри, – осадил его механик. – А понял или ни черта не понял, это мы опосля разберем. Пока же – вот тебе за труды.
И бросил вознице серебряный рубль.
– Держись меня и будешь завсегда с деньгами. Помощник мне нужен, толковый и расторопный. Может, и ты сгодишься…
– Я на заводе четыре месяца учеником вальцовщика отработал!
– Что же ушел? Запил? – ехидно спросил Форосков.
– Навроде того, Петр Зосимыч. Там без энтого никак. Четырнадцать часов в день вкалывать! Все мозги набекрень, ежели не пить. А при хорошем хозяине другое дело.
– Спать можно целый день? Нет, брат, шалишь! В большом заводе, наоборот, легче спрятаться, чтобы баклуши бить. У хозяина не поспишь! Но нужен мне не ученик, чтобы напильником махал, а ловкий человек. Чтобы заказы собирал. Сделать я все сам сделаю. А заказы, так и говори, Форосков берет любые. Запомнил? Любые.
Так в селе Сормове появился новый обыватель. Поселился он действительно в номерах Яшина, рекомендованных ему извозчиком. Лавка бывшая Рютина механику не подошла – негде поставить станок. Форосков снял десять квадратных саженей по соседству, в доме волостного правления, и поместил там вывеску: «Ремонт всяких механизмов». И начал обживаться.
Через две недели у окружающих его людей сложилось уже о Петре Зосимовиче определенное мнение. Ясно, что человек при деньгах, ежели может позволить себе обедать чуть не каждый день в «Белой акации». Отнюдь не утруждает себя работой в мастерской, в которой и сидит-то не всякий день. Приносили тут ему в починку дорогие часы, хорошую плату сулили – не взял, сказал – некогда. А сам о ту пору бездельничал… Но руки у механика и впрямь оказались золотые, и делать он умел все. Когда хотел. Хозяин номеров, Яшин, раскопал старинное ружье, еще наполеоновской войны, ломаное-переломаное – так Форосков его за день отремонтировал! Сказав при этом, что оружейные механизмы – его любимые. Инженеру Кублицкому-Пиотух починил хитрый бельгийский револьвер, причем половину деталей к нему выточил заново.
Далее. Паспорт, что снесли уряднику на прописку, оказался выдан Брянской ремесленной управой. Сам же Форосков неохотно рассказывал о своем предыдущем житье-бытье. Из случайной его оговорки выяснилось, что жил он ранее вовсе не в Брянске, а в Балакове и почему-то должен был оттуда спешно уехать. Еще механик никогда не посещал Нижний Новгород: если что-то требовалось, он посылал туда извозчика Пужалова с точными инструкциями. Видимо, не любил господин Форосков людных мест…
На четвертый день пребывания в Сормове Петра Зосимовича встретили вечером местные портяночники, когда он возвращался из «Белой акации». Трое архаровцев с кистенем поджидали его в подворотне. На требование отдать лопатошник по-хорошему приезжий человек без разговоров заехал Яшке-Жигану в морду. Качественно так заехал, три зуба сразу на выход… А когда яшкины компаньоны бросились выручать главаря, механик мигом вынул револьвер и щелкнул курком.
– Цыц! – сказал он им внушительно и принялся месить поверженного Жигана ногами. Замесил на совесть; Яшка потом неделю встать не мог.
На следующее утро к Фороскову заглянул урядник. Дюжий мужчина с красным лицом, сизым носом и маленькими хитрыми глазками был строг и официален. Урядника интересовало, будет ли от механика требование составить о нападении протокол. Форосков в ответ выставил на ящик с инструментами бутылку коньяка и спросил задушевным голосом:
– А вам самому как лучше, э…
– Илья Ильич Едренов меня звать.
– …Илья Ильич?
– Я по закону обязан составить протокол и донести о происшедшем господину балахнинскому исправнику. Ежели вы, к примеру, будете на том настаивать…
– А стоит ли зря беспокоить начальство, Илья Ильич? Мне эта бумажка без надобности. Я бы вот лучше с вами договорился, чтобы вы разъяснили местной шантрапе. Пусть от меня отстанут.
И механик одной рукой разлил в рюмки коньяк, а второй ловко засунул Едренову в карман шинели пятишницу. Урядник крякнул, по-молодецки ухнул стопку, глянул орлом и сказал:
– Приятственно иметь дело с обходительным человеком. А об шантрапе более не беспокойтесь…
– Хотел бы зайти к вам, уважаемый Илья Ильич, в удобное для вас время. Я тут человек новый, нуждаюсь в советах опытного и сведущего человека, как мне правильно дело повести.