Хроники сыска - Страница 34

– Понимаете, господа, – объяснял Гаранжи, – он старше меня на три чина. Стало быть, дуэль между нами невозможна, вот майор и счел себя в безопасности. Общество это сознавало и было на моей стороне. Поэтому удалиться из полка предложили нам обоим. Когда мы оказались на положении статских, я тут же прислал Риппсу форменный вызов. Так он сбежал из Тифлиса менее чем за сутки! Чем доказал свою трусость. А мне, в знак косвенного признания моей правоты, даже присвоили при отставке следующий чин поручика.

Оказавшись без службы, Василий Георгиевич приехал в Нижний Новгород к полковому другу Ивану Турусову, служащему лесничим Шуваловской дачи. Четвертый месяц он живет на служебной квартире лесничего в селе Молитовка и ищет места. Ведет весьма скромный образ жизни на те средства, что достались от умерших родителей – они с Еленой сироты. Денег хватит еще примерно на год. Но ему уже обещана хорошая должность на железной дороге, которая освободится к осени!

– Где мы можем получить подтверждение вашей истории?

– В полку. Но там, скорее всего, ответят отпиской: вышел в отставку по семейным обстоятельствам. Не станут же они рассказывать про драку между офицерами… Лучше запросить мужа моей сестры, статского советника де Рошефора. Елена недавно вышла замуж… Де Рошефор – серьезный человек, занимающий ответственную должность в канцелярии кавказского наместника. Он врать не станет! Проживают супруги в Тифлисе, на Головинском проспекте, в собственном доме.

– Как и когда вы познакомились с Бурмистровыми?

– В декабре прошлого года, вскоре после приезда, в той же Молитовке. У них там хорошая дача, на которой можно жить даже зимой. Стоит она через дорогу от квартиры Турусова. Как раз случилось Рождество, нас по-соседски позвали в гости, завязалось знакомство. Иван Михайлович сразу проявил ко мне участие; именно он, царствие ему небесное, и приискал мне место на дороге. Как теперь будет с этим местом? Обманут ведь…

– Отношения стали близкими?

– А что вы имеете в виду? – вскинулся Гаранжи.

– Положение друга семейства – это отношения достаточно интимного свойства. Вы – молодой интересный мужчина – оказались вхожи в дом, где муж старше своей жены на тридцать пять лет. Согласитесь, это вызывает вопросы.

– Наверное, вы правы – подобные вопросы неизбежны. Но это были чисто дружеские отношения, честное слово! Иван Михайлович любил давать советы, а я любил их слушать и принимал с благодарностью. Поэтому, думаю, он мне и помогал столь охотно. Некоторым он, я знаю, своими советами надоедал, а мне нет.

– Анастасия Павловна тоже советы давала?

Гаранжи замялся, потом, смущаясь, сказал:

– Анастасия Павловна очень добрая и порядочная женщина. Я, конечно, общался много и с ней тоже, и… у меня сложилось впечатление, что Иван Михалыч не против этих наших бесед. Он же неглупый был человек и понимал… У него возраст, и дела времени много отнимали… А тут молодая женщина, живая, ей развлечения необходимы! И уж лучше это буду я, человек воспитанный, не испорченный, и – назовем вещи своими именами – зависимый, ожидающий по его милости места. Я это чувствовал и ничего плохого в том не видел! Бурмистров и деньгами меня иногда выручал. Немного и не часто; часто я не позволял, но случалось. Я остался должен ему сто семьдесят рублей. Вообще же, поймите: трудно в чужом городе одному, без знакомств, без уголка, где тебе рады. И дом Бурмистровых стал для меня таким уголком! Понимаю, что злые языки все могут переврать, и даже неизбежно переврут. Возможно, уже и переврали. Но вы разберитесь, господа, разберитесь!

– Мы разберемся. Что за «злые языки» вы имели в виду?

– У Ивана Михайловича есть брат, Дмитрий Михайлович. Эдакий патриций купецкого розлива: властный, себялюбивый, почитающий свою персону выше других. А у него имеется жена, столь же эгоцентричная особа, да еще и из рода Рукавишниковых. Вот им я точно не нравился!

– Почему же?

– Да в рот патрицию не смотрел. А главное, к Ивану Михайловичу с уважением относился, а они его за дурачка считают. Считали… А он был порядочный и сериозный человек, отнюдь не расположенный дозволять кому бы то ни было резвиться за его спиной и дурачить.

– Хорошо. Перейдем к перепелам. Откуда они взялись?

– Я привез, из Тифлиса. Купил их дюжину перед отъездом, уже забитых и замороженных, кое-как доставил в Нижний, положил Ивану на ледник. Турусов большой их любитель. Мы с ним штук шесть за зиму истребили, и ничего с нами не случилось; перепела как перепела. Я поэтому и не опасался… Вчера днем привез три тушки из Молитовки в дом к Бурмистровым, еще несколько осталось. Возьмите их, кстати, для анализа!

– Возьмем. У кого именно вы купили птиц?

– Бог его знает, не помню. На базаре, у какого-то аджарца, там их много и все с перепелами.

– Последний вопрос на сегодня, Василий Георгиевич. Вы не знаете, как было составлено завещание Бурмистрова?

– Хгм… Об этом лучше спрашивать Анастасию Павловну. Я не посвящен в детали, но знаю, что до последнего времени завещания не было вообще. И ее это беспокоило. Упоминаемый мною Дмитрий Михайлович Бурмистров хоть и младший брат, но семейное дело держит в кулаке; Иван Михайлович был у него на подхвате. Отношения между деверем и снохой не заладились с самого начала, он считал ее выскочкой и не ровней их фамилии. Жена его, Варвара, урожденная Рукавишникова, и вовсе ее ненавидела. Случись что, они раздели бы вдову как липку – все концы у них! Я дважды был свидетелем того, как Анастасия Павловна говорила об этом с Иваном Михайловичем. В первый раз муж осерчал, даже запретил жене заикаться на эту тему, сказал, что помирать не собирается. Но, как говорится, ночная кукушка дневную перекукует, и вторая при мне беседа была уже другой. Из нее я догадался, что завещание господин Бурмистров составил и права супруги там должным образом защищены. Анастасия Павловна при мне лобызала Ивана Михайловича, благодарила, и он также был, видимо, доволен восстановлением семейного мира. Но все равно лучше прочих об этом расскажет сама вдова. Какое ужасное слово, бр-р…