Хроники сыска - Страница 35

– А кто их нотариус?

– Не имею ни малейшего понятия.

– Довольно для первого раза, Василий Георгиевич. Я попрошу вас сообщать в полицию о всех предполагаемых вами отлучках. Это не домашний арест, отнюдь, но мы ведем расследование смерти человека и еще не раз будем встречаться с вами по этому печальному поводу.

– Слушаю-с.

– Сейчас подождите в приемной господина Лыкова, он через минуту освободится, и вы поедете с ним в Молитовку за оставшимися птицами.

Гаранжи откланялся и вышел.

– Как он тебе сегодня? – спросил Благово Алексея.

– Гораздо лучше, чем вчера. Держится естественно и с достоинством, которое трудно сохранить в его теперешнем положении. Он же понимает, что является главным подозреваемым. Я начинаю думать, что действительно произошла трагическая случайность. Гаранжи вызывает даже сочувствие: один, в чужом городе, без средств, без места, теперь еще и с пятном на репутации…

– Да, Василий Георгиевич умеет нравиться и делает это как профессионалист. Ты замечал, что есть люди, сознательно пытающиеся нравиться? Он как раз из таких. Я убежден, что Гаранжи убийца. Ты давеча хотел мотив; теперь он у нас имеется.

– Завещание?

– Разумеется. Ты знаешь, как поступает наше законодательство в случаях, когда супруг умирает, не оставив волеизъявления?

– Нет.

– В этом вся суть! Вдове гарантирована только четвертая часть движимого имущества, и ничего более. А если у покойного не было денег в шкатулке или на банковском счете и он не конезаводчик? Если его капитал – в паях обществ, в фабриках и доходных домах, в земельных участках, наконец, то все это достается прямым родственникам за вычетом жены.

– То есть тому же Дмитрию Михайловичу Бурмистрову.

– Да. Их двое братьев, родители давно умерли, а детей Анастасия Павловна родить не успела. Богатства же семейства Бурмистровых заключаются в их торговом доме – они крупнейшие мануфактуристы Нижнего Новгорода. Кроме того, им принадлежит большая доля в железоделательном заводе Рукавишниковых, что в Канавине. А еще три магазина на ярмарке и в Гостином дворе и два доходных дома. Из всего этого, при отсутствии волеизъявления, вдове не досталось бы ни копейки. Нам необходимо срочно найти завещание и допросить нотариуса, его скрепившего, как все было на самом деле.

– Вы полагаете, Анастасия сдонжила мужа составить духовную в свою пользу, а потом вскорости отравила его с помощью Гаранжи, чтобы жить затем с этим красавцем на положении богатой вдовы?

– Да.

– Не вяжется, Павел Афанасьевич. Наш поручик что, заранее предполагал, что ему в Нижнем понадобится кого-нибудь прикончить? И потому прихватил с собой с Кавказа ядовитых перепелов?

– Ну, это он тебе сказал, что привез их с собой с Кавказа в самый приезд сюда. А не получил пару недель назад с оказией… Допроси лесничего, проверь почту поручика. Поговори с соседями по Молитовке – люди наверняка судачили по поводу визитов бывшего офицера к молодой жене старого мануфактуриста. Пока ясно одно: указ об отставке поддельный и наш лихой поручик Гаранжи может оказаться беглым каторжником Ивановым.

– Возражаю, Павел Афанасьевич. Затевать такое дело, как убийство под видом случайного отравления с целью получения наследства… Он не мог не предполагать, что мы вывернем наизнанку все его прошлое. Может быть, наш адонис и не поручик в отставке, а портупей-юнкер, выгнанный за развратное поведение, но он точно Гаранжи.

– Это нам выяснит Форосков. Завтра утром пусть выезжает в Тифлис. У меня там есть старый должник: сейчас он помощник обер-полицмейстера Тифлиса. То, что надо. В 1876 году Вано Мачутадзе приезжал к нам на ярмарку и здесь у него украли жену.

– Жену? У нас в Нижнем?

– Да. Это здесь людоворовство, слава богу, не развито, а на Кавказе, сам знаешь, обычное дело. Вано служил тогда частным приставом и расследовал убийство князем Кипиани своего камердинера. И, чтобы помешать делу, князь похитил его супругу. Мачутадзе с ума сходил оба дня, что я искал людоворов. А когда нашел, муж отправился со мной на приступ (женщину укрывали на расшиве, за Песками) и зарубил своей «гурдой» двоих бандитов. Представляешь? Вбежал на палубу – и, безо всяких разговоров, в капусту… У нас за такое – сразу бы под суд, а на Кавказе Вано повысили в чине! Так что я дам Фороскову письмо к Мачутадзе, и тот окажет всю необходимую помощь. А сейчас иди. Скатайся с Гаранжи в Молитовку, допроси всех кого надо и завези оставшихся на леднике перепелов Милотворскому. А я поговорю с молодой вдовой и ее нотариусом. Ежели успею, то и с «патрицием», то бишь младшим Бурмистровым. Все, до вечера!

Беседа со вдовой заняла у Благово около часа. Пришедшая уже в себя, та оказалась все такой же некрасивой, какой была и вчера. Молодая – двадцати лет от роду – она не обладала даже тем, что есть у всех в этом возрасте, – обаянием юности. Тучная, пресная и не очень умная, Бурмистрова подтвердила рассказ Гаранжи и о перепелах, и о завещании. Причем слово в слово. Сделалось очевидным, что она играет роль в пьесе, умело написанной отставным поручиком. Вдова долго обдумывала каждое слово (видимо, вспоминала инструкции «друга дома»), отвечала путано и косноязычно. Однажды, проговорившись, она назвала Гаранжи Базилем; упоминая о нем, Анастасия Павловна сбивалась с дыхания и краснела.

Окончательно все прояснилось для Благово, когда вдова назвала фамилию их семейного нотариуса – им оказался убитый Антов! Как только это прозвучало, коллежский советник остановил ее и вышел на подьезд. Подозвал городового от экипажа и приказал: