Хроники сыска - Страница 45

Бурмистрова смотрела на своего любовника восторженно, лицо ее сделалось в этот момент одухотворенным и даже привлекательным.

– Ты прав, мой любимый; впрочем, ты всегда бываешь прав. Давай немедленно, пока чувствуем в себе решительность. Жизнь без тебя и мне ни к чему…

– Но, знаешь, у меня есть идея, – сказал Гаранжи. – О нашей смерти много будут говорить в городе. В вашем скучном городе… Покажем этим людям, как надо любить на самом деле!

– Что ты задумал, любимый?

– Я напишу прощальную записку, в которой всю вину возьму на себя, а тебя полностью оправдаю. И ты сделаешь то же самое, но наоборот.

– Зачем? – озадаченно посмотрела на своего Базиля Бурмистрова.

– Ну, как же! Мы положим их на стол рядом… Пусть знают, что, даже умирая, я думал лишь о тебе, а ты обо мне. И их черствые сердца запоздало, но дрогнут.

– Ой, поняла! – Анастасия от восторга даже захлопала в ладоши. – Мой Базиль! Ты даже смерть умеешь обставить красиво! О, какой ты… Скорее перо и бумагу – покажем этим гадким людям, как мы любили друг друга!

Гаранжи сел и очень быстро, без поправок написал мелким изящным почерком:

«Я, Василий Гаранжи, уходя из жизни, имею сообщить следующее: в смерти Ивана Бурмистрова виновен только я один. Анастасия Павловна ни в чем не повинна ни перед Богом, ни перед людьми. Она была мною обманута и действовала под влиянием заблуждения. Не судите эту женщину, судите лишь меня. Я же пошел на это ради любви. Прощайте!»

Бурмистрова с любопытством прочитала этот текст и одобрила:

– Ах, как складно! Словно в романе де Вильмонта «Роковые чувства»!

Она села и попыталась написать собственную записку. Долго морщила лоб, но ничего придумать не сумела и переписала слово в слово текст Гаранжи, только от своего имени. Тот в это время разливал по бокалам отраву.

– Все, уф… Наливай! Ах, нет же, не в разные фужеры! Мы выпьем из одного – так романтичнее.

По красивому лицу Базиля пробежала тень, но он быстро оправился:

– Но, дорогая, я хочу выпить с тобой на брудершафт, в последний раз! И потом, посмотри на этот хрусталь. Помнишь? Тот самый… Первый поцелуй… Мы пили тогда из них же.

– Ах, Базиль, какая ты прелесть! Душка Базиль ничего не забыл. И так все обставил в наш последний миг, что и умирать вовсе не страшно. Как бы счастливо мы могли жить долго-долго… Пусть! Пусть эти гадкие мерзкие людишки знают, что бывает на свете настоящая любовь! А они ее растоптали… О нас напишут в газетах!! Но торопись. Ты прав – любовь доказывается делом, и час проверки пробил!

Базиль и Анастасия чокнулись и одновременно решительно опустошили свои бокалы. Потом обнялись и долго целовались, причем она не хотела отпускать его. Наконец Гаранжи вырвался, любовники уселись в кресла визави и пристально всматривались друг в друга. Лицо Бурмистровой было как маска. Все отразилось на нем: и ужас от совершаемого, и восторг. Восторг оттого, что чувство, возникшее между ней и мужчиной, столь велико и подтверждается таким высоким самопожертвованием… Лицо же Гаранжи выражало одну только решительность, но какую-то будничную, словно ему необходимо было доделать пусть важное, но давно уже приевшееся дело.

Прошло немного времени, как вдруг Гаранжи застонал, схватил себя обеими руками за горло, захрипел и рухнул на пол. Анастасия бросилась к нему, положила голову себе на колени и смотрела на искаженное болью лицо своего друга с любовью и состраданием.

– Прощай… люби…мая…

Базиль бился в судорогах с минуту, потом затих и расслабился, вытянувшись во весь богатырский рост. Тут же Анастасия ойкнула и завалилась на бок, теперь судороги колотили ее. Несколько мгновений в страшных корчах, и она тоже застыла. Сделалось тихо-тихо, только два тела лежали на полу без движения.

Прошло еще пять минут, и Гаранжи осторожно открыл один глаз. Всмотрелся в искаженное гримасой лицо вдовы, потом протянул руку и осторожно потряс ее за плечо. Мертва… Лжепоручик быстро вскочил, отряхнул одежду и кинулся к столу. Первым делом он сжег на свече свою записку, текст же Бурмистровой положил на видное место и рядом приспособил коробочку с мышьяком. Он действовал обдуманно и стремительно. Убрав второй бокал в карман сюртука, Гаранжи бесшумно выскользнул из будуара. На пороге замешкался, постоял, потом не выдержал, оглянулся. Брезгливая гримаса прошлась по его смазливой физиономии. Базиль плюнул в пол и вышел.

Благово, раздраженный и постаревший, сидел напротив Гаранжи и сверлил его взглядом.

– Что имела в виду Бурмистрова в своей записке? В том месте, как она обманула вас, и вы действовали под влиянием заблуждения.

– Так оно и было! Анастасия сказала, что хочет подсыпать в перепелов какое-то средство, которое будто бы лишит Ивана Михайловича мужской силы. Тогда она получит повод для развода, отсудит у супруга побольше денег и выйдет за меня замуж. Признаюсь: мне эта мысль понравилась. Можете думать, что хотите, но голодная жизнь уже надоела…

– Что это за средство?

– Не знаю и не интересовался узнать! Купила у какого-то шарлатана; в купечестве случается. Я и предположить не мог, как это все обернется! Пришлось спасать Анастасию: подкупать кухарку, лгать вам… Но нельзя же было бросить женщину в таком положении.

– И денег еще хотелось.

– Да, хотелось!

– Вы присутствовали при ее смерти?

– Нет. Я был у себя, читал книгу. Анастасия с самого утра была странная. Задумчивая какая-то – а ей это вовсе не свойственно.

– Мы нашли пепел на столе в ее спальне.

– Ну и что? Сжигала редакции, что ей не нравились. Писать вдова тоже была не мастерица…