Хроники сыска - Страница 46

– Зачем вы, изгнанный из училища юнкер, выдавали себя за отставного поручика?

– А неужели так не понятно, господин Благово? Желал выглядеть более солидным в глазах людей.

– Турусов кто?

– Портупей-юнкер, в отличие от меня, просто юнкера. То есть закончивший училище и вышедший в полк в ожидании офицерской вакансии. Пока ожидал – служить расхотелось; денег уж больно мало… Купил, как и я, поддельный указ об отставке – есть в Тифлисе такой промысел – и приехал сюда. Сделался через знакомых лесничим и вызвал меня, своего приятеля.

– Зачем к вам утром приходил ротмистр Фабрициус?

– А он приходил?

– Прислуга определенно это утверждает.

– Право, не помню… С какой-то ерундой, видимо, – даже вылетело из головы.

– Пропал дорогой кулон с сапфиром. Вы взяли, или он?

– Не понимаю вашего вопроса. Ворует обычно прислуга – обыщите ее!

– Опять вы лжете, Гаранжи, только у вас сейчас новая сказочка. Вы либо отравили Бурмистрову, либо довели ее до самоубийства. Очень вовремя для вас взяла она всю вину на себя…

– А вы опять говорите пустые слова, господин Благово; все фантазии. Имеется признательная записка. Кому поверят присяжные – вам или последним словам самоубийцы? Сами знаете ответ на этот вопрос. Как, по-вашему, я мог заставить Анастасию наложить на себя руки?

– Она любила до безумия и пожертвовала собой, выгораживая вас.

– Ха! Расскажите об этом на суде. Дамы в задних рядах будут счастливы…

– Достаточно. Идите прочь с моих глаз, юнкер. Объявляю вас под домашним арестом. Никаких отлучек без моего разрешения! И не радуйтесь раньше времени – ничего еще не закончилось.

С самого утра Благово брюзжал, по выражению Лыкова (слышанному им от отца), «как бабка Сивонька». Все его раздражало. Коллежский советник понимал: Гаранжи потерял деньги, но избежал наказания за убийства. Лишил жизни троих человек – и получит месяц арестного дома за то, что называл себя поручиком…

– Кто-то его предупредил, – сказал Благово Алексею. – Полагаю, что Фабрициус – он заглядывал ко мне, когда я допрашивал кухарку, и вскорости ушел. Но как это доказать?

– А чем ротмистр объясняет свое посещение Гаранжи?

– Немчура проклятая! Знает, что Каргер не выдаст земляка. Говорит, ехал мимо, случилась оказия, срочно потребовалось в «аборт». Зашел в первый попавшийся дом и потребовал мужчину, чтобы показал ему место…

– От дома Бурмистровых до Второй кремлевской части сто саженей. Нескладно врет ротмистр… Но, даже если это он предупредил нашего красавца, что же произошло дальше?

– Можно только догадываться. Каким-то образом Гаранжи убедил вдову взять всю вину на себя и принять яд.

– Это невозможно. У него было не более часа времени, а столь важные решения так быстро не принимаются!

– Не будь так категоричен! Женщина невеликого ума да еще влюбленная по уши…

Вдруг дверь без стука распахнулась, и в кабинет со счастливым лицом ворвался Дмитрий Бурмистров.

– Есть Божий суд, наперсники разврата! – возопил он. – Сдохла, змея, не довелось ей попользоваться моими денежками!

– Он зато жив и остается неуязвимым для закона, – мрачно пробурчал Павел Афанасьевич.

– Кто? – изумился «патриций».

– Гаранжи.

– А, этот… Черт с ним, с подлецом. Главное – капитал вернулся. Приглашаю вас в ресторан, господа, обмыть сие радостное событие.

– Вы полагаете оставить Киенковой ее лавку?

– Еще чего! Надо было ей брать мои деньги, когда предлагали. Теперь-то этой крысе за что платить? Я ее, стерву, еще и в тюрьму засажу за лжесвидетельство. Она у меня теперь нигде службы не найдет! С голоду подохнет!

Благово скривился.

– Так, понятно… Доставка вам капитала – не повод нам для радости; убийца не наказан. Подите прочь, не мешайте заниматься делом. Лыков! Очисти помещение!

Алексей, не заставляя просить себя дважды, мигом вынес опешившего миллионщика за дверь. Сказал внушительно секретарю:

– Без доклада никого не впускать! Кроме государя императора… И чайную пару с лимоном, побыстрее.

Лыков с Благово молча выпили весь чайник. Говорить не хотелось.

– Форосков еще молчит… – произнес было титулярный советник. Тут в дверь постучали, и секретарь робко просунул голову из приемной:

– Разрешите? Телеграмма из Тифлиса, по двойному тарифу, и даже не зашифрованная.

Алексей вскочил, обежал стол, вырвал из рук секретаря бланк и зачитал вслух: «Срочно выезжаю домой неопровержимыми уликами. Не упустите Василия. Форосков-батоно».

– Какое такое «батоно»? – опешил начальник сыскной полиции. – А впрочем, хрен бы с ним. Немедленно удвоить наряды возле дома в Молитовке. Сколько времени ехать до нас из Тифлиса?

– Сутки коляской до Владикавказа, и двое оттуда на поезде. Три дня.

– Чтоб сидел как проклятый! Привозить ему съестные припасы, курево, но из помещения ни ногой! Неужто Вседержитель услышал мои молитвы?

Прошло три дня. Бурмистрову похоронили без отпевания за оградой Крестовоздвиженского кладбища, там, где закапывают бездомных и безымянных бродяг. Ни «патриций», ни набожные родные Анастасии не захотели давать взятку доктору за справку о помешательстве… Василий Гаранжи не выказал желания присутствовать на погребении. Он сидел в Молитовке и ломал голову – что имеется на него у сыскных? Благово же ходил гоголем. Коллежский советник как-то сразу уверовал, что Форосков везет из Тифлиса убойные улики. Повеселевший и помолодевший, Павел Афанасьевич с блеском за сорок восемь часов провел поиски «клюквенника», ограбившего храм Иоанна Предтечи на Слободе. Вором оказался известный Лешка-Совенок, обчистивший перед Рождеством в Москве Иверскую часовню и разыскиваемый за это всей полицией империи. О задержании доложили самому государю; губернатор Безак был доволен.