Хроники сыска - Страница 64

– Хорошо. Как думаешь, откуда в лавке могла появиться мука?

– Мука? Много?

– Несколько золотников. Лежали на полу.

– Не имею понятия.

– Может быть, среди покупателей убитого были мукомолы или грузчики?

– Ну что вы, ваше благородие! Если русскому грузчику хочется немного повеселиться, он идет в винную лавку, а не в аптеку. Хи-хи… Если вам нужно это знать, то скажу: клиентами Мойши-Ривы была богатая молодежь, да. Учащиеся старшего класса губернской гимназии, а особенно пансионеры Дворянского института. Там, по правде говоря, сильно испорченные мальчишки, которые всю грязь, какая ни на есть в вашем городе, уже перепробовали. Да. Ищите, пожалуйста, среди них.

– Самого Бомбеля ты не знаешь, а клиенты его тебе известны. Как же так?

– То еврейская молва, ваше благородие. Хахам Алт-брегин говорил, нееман Дистиллятор намекал… Все про всех все знают, не спрячешь.

– Ладно. Я проверю твои сведения о молодежи. А ты пошли запрос в эту свою «еврейскую молву» насчет убийства Бомбеля. Может, что вызнаешь…

– Слушаюсь, ваше благородие Алексей Николаевич!

Ягода ушел, а Лыков, поразмышляв несколько минут, отправился домой к Титусу. Тот жил на Варварке, возле дамбы. Увидев гостя, начальник стола розыска даже не удивился.

– Куда пойдем? – лаконично поинтересовался он, откладывая книгу по уголовному праву.

– В управление.

– Только что оттуда…

– Ты замки открывать умеешь?

– Я, Леха, если ты не знал, мастер взлома. Что тебе надо отпереть? Я ж для друга последний кусок съем!

– Стол Павла Афанасьевича.

– ?

– Это связано с сегодняшним убийством провизора. Благово уже знает, кто заказчик, представляешь?

– Меня это не удивляет.

– Меня тоже. Лишний раз убедился, кто я и кто – он. Обидно, Яш, – неужели Алексей Лыков такой бестолковый? Так вот: Павел Афанасьевич написал фамилию заказчика на листе бумаги и убрал к себе в стол. Сказал: догадаешься – приходи, сверим.

– Понятно. Ты не хочешь искать убийцу самостоятельно. Решил воспользоваться высшим разумом. Ай, как нехорошо!

– Неправда! У меня есть своя версия, с которой шеф не согласен. Но я буду ее разрабатывать! Еще посмотрим, кто из нас окажется прав. Осведомитель Ягода указывает определенно на Дворянский институт. Там папенькины сынки от пресыщения жизнью на все готовы. И кокаин нюхают, и публичные дома наизусть выучили; вот и грохнули несчастного провизорика.

– За что?

Алексей рассказал Яану свою гипотезу, и тот ее одобрил. Сказал только:

– Одно смущает. Что Павел Афанасьевич твою идею отмел. Он просто так ничего не выбрасывает. Но правдоподобно, правдоподобно… Ну-с, пошли делать кражу со взломом у собственного начальника!

Они пришли в управление уже в десятом часу. Дежурный, агент Девяткин, принял это как должное. Нераскрытое умышленное убийство! Ясно, что сыщики на ушах стоят. В субботу приезжает временный генерал-губернатор ярмарки граф Игнатьев. Благово из кожи вон вылезет и всех подчиненных загонит, лишь бы представить убийцу к прибытию его сиятельства. Вот Лыкову и не спится…

Алексей послал Девяткина к пожарным за чаем. Как только он ушел, Титус вынул набор служебных паспарту и приступил к взлому. Уже через минуту верхний ящик стола был открыт. Сверху лежала знакомая четвертушка бумаги. Алексей взял ее и прочитал:

«Лыков! Не стыдно? На ширмака решил проехать? Учишь тебя, учишь…

P. S. Нужный тебе лист лежит в нижнем ящике.

П.Б.».

Весь красный, Алексей убрал листок на место. Титус заливался бесшумным смехом.

– Ломаем дальше?

– К черту! Пошли отсюда. Мне, дураку, наука…

– Ну уж нет! Начали, так доведем до конца!

И Яан ловко открыл нижний ящик и извлек из него записку. В ней было всего два слова: «Федор Блинов».

– Как Блинов? – опешил Алексей. – Миллионщик? Ну, вот уж дудки! Ошибся на этот раз высший разум – быть того не может. В огороде бузина, а в Киеве дядька…

– Быть, Леха, может все. Если шеф сказал: Блинов, значит, Блинов. Я ему верю; осталось понять, за что мукомол приказал удавить несчастного аптекаря.

– Все равно я пойду по своей версии, – упрямился Лыков. – И записка эта только подтверждает, по крайней мере, для меня, что и Павел Афанасьевич может ошибаться.

– Уходим поскорее, пока Девяткин не вернулся, – прекратил спор Титус. – Но ты, конечно, прав, что настаиваешь на своем, а не смотришь в рот начальству. Благово именно для этого все и затеял. Ему твоя самостоятельность только в удовольствие.

Сыщики вернулись в общую комнату отделения. Лыков впал в состояние меланхолической задумчивости.

– Ты, Яш, возвращайся домой, – сказал он приятелю. – А я останусь, пороюсь в картотеке, поищу кокаинистов. Не рассказывай, пожалуйста, никому, как мы начальнику стол ломали…

Лыков просидел в отделении до утра. Спокойной работы с архивами не получилось. В половине двенадцатого пришлось выезжать в Кунавино (ножевое ранение в грудь), а в четыре – в Фабричную слободу (разбили голову кирпичом по пьянке в печально знаменитом трактире Распопова). Но, несмотря на это, к началу присутственного дня на столе у Алексея лежал список всех известных полиции «кикерщиков».

Ягода оказался прав! Из семнадцати человек пятеро оказались выпускниками или гимназистами старшего класса губернской гимназии, и все – с хорошими фамилиями. Еще девять (!) записей относились к Дворянскому Александровскому институту. Из них двое пансионеров умерли от передозировки наркотическим веществом, причем совсем недавно, весной. Поскольку уголовного преследования за торговлю или использование этой дряни не полагается, то и дел никаких не заводили. Зарыли мальчишек, и все… «Кикерные» грехи шли как бы в довесок к остальным. Вот, например, гимназист Василий Бестужев: дурное поведение, оскорбление городового; находился в наркотическом опьянении. Пансионер Юрий Валевачев (один из двух умерших): драка, кража драгоценностей у родственницы; наркотическое опьянение.