Хроники сыска - Страница 92

– А правду говорят, Павел Афанасич, будто ты сыщиком служишь в Нижнем?

– Правду.

– Ну, а ежели ты сыщик, так и сыщи злодея.

– Найду, дедушка, не беспокойся. Это я хорошо умею делать.

– Знавал я одного сыщика. Яковлев фамилия. В Москве дело было, шестьдесят годов назад. Слыхал о таком?

Благово, разумеется, знал о знаменитом сыщике Гавриле Яковлевиче Яковлеве. Он был оставлен графом Ростопчиным в Москве после очищения ее русскими войсками специально для поджогов. С этой задачей мелкий полициант справился и исправно спалил Первопрестольную, занятую французами. Заодно, говорят, хорошо пограбил при этом в брошенном городе. Карьера его началась уже после войны. Яковлев отличался крайней беспринципностью и жестокостью. Он умело запутывал в свои сети состоятельных людей, заставляя их потом откупаться. Ему было все равно, виновен человек или нет. Поскупившийся на мзду шел в Сибирь за чужие грехи, а истинный злодей гулял на свободе. Применяя неслыханные пытки, сыщик заставлял признаваться в преступлениях и совершенно невиновных людей. Зловещая слава нового Ваньки Каина до сих пор не забыта… При том Яковлев действительно отличался замечательным знанием преступного мира Москвы. Он раскрыл множество убийств и краж, лично арестовывал злодеев, часто рискуя при этом жизнью, неоднократно был ранен и лишь чудом избежал смерти при исполнении своих служебных обязанностей.

– Ты мне, дедушка, лучше про Мишку расскажи, – попробовал повернуть русло беседы Благово, но Паисий был к этому не расположен.

– Что Мишка? – ответил он. – Гиль, вздорный мужичонка, не стоит он мово разговору. А ты, бают, имение продаешь?

– Да. Хочу в Петербург перевестись. Вот приехал проститься.

– А и правильно. Езжай, нечего тебе здесь делать.

– Это как понимать?

– А как я сказал, так и понимай. Мы ведь помним, как вы, Благово, нас пороли… Я еще твоего прадеда знавал и деда Василья Арсентича не забыл!

– Которого мужики на пашне задушили?

Об этой истории в семье Благово старались не говорить. В двадцатых годах дед Павла Афанасьевича был зверски убит собственными крепостными прямо средь бела дня на пахотном поле. Трое мужиков, непосредственных душителей, были пожизненно сосланы в Сибирь. Сын убитого, Афанасий Васильевич, навсегда сохранил в глубине души страх перед стихийной крестьянской силой и безуспешно пытался передать его сыну.

– Того, того… Полдеревни перепортил, покуда его не угомонили. Теперь в аду горит…

– А те трое, что в Сибирь пошли – они где пребывают?

– Те трое? Могет, и в раю. За муку свою безвинную. Барина они пальцем не тронули. Убивали совсем другие, а этих мир назначил за общество пострадать.

– Как это можно «назначить» взрослых людей идти на вечную каторгу за другого дядю?

– Мир назначил – и пошли. Никчемные все мужики были, такие же, как твой Мишка. Пусть хоть так обществу послужат! А семьи их взяли за то на содержание. Которые взаправду убивали, кормили и поили тех все года, покуда дети не выросли, а старики не померли. Нешто справному мужику на каторгу идти? Чудной ты, барин; чай, на это лодыри есть.

– А кто взаправду убивал?

Старик пожевал бесцветными губами, потом нехотя ответил:

– Их уж в живых никого нет. Окромя меня.

Ошарашенный услышанным, Благово долго молчал, потом спросил:

– А староста хоть знал об этом?

– Староста твоего деда там, на пахоте, за руки держал, покуда мы его давили. Староста завсегда все знает. Но раз он из мужиков, то барам говорит то лишь, что тем знать полагается. А чего не полагается, того не говорит.

– И много на селе таких тайн?

– Ха! Чай, среди людей живем, а где люди, там и зло. Кто Богу не грешен, кто бабке не внук? Вот десять годов назад Ваську Смыслова мертвым на гумне нашли. Вы, сыщики, поискали-поискали, да и бросили… А в позатом году Прошку Картузова на мельнице задавило. Мешки будто обрушились. Так то сын смысловский за отца мстил, восемь лет ждал… А вам все невдомек.

– А скажи-ка мне, кстати, дед, ежели ты такой всезнайка, что тогда с объездчиком нашим случилось? В семьдесят втором. Смирный был человек и честный. За что он вдруг кума убил?

– А, тот… Мешал он миру. Не давал нам в твой лес ходить. Больно ревностно службу нес. А как мужику без лесу? И так его и эдак – ни в какую! Ну, тогда объездчика твово и подговорили.

– Как подговорили?

– Начали ему нашептывать, что кум обещался его убить. Из-за бабы своей, будто.

– А он поверил?

– Простоват был парень-от, простоват. Дули ему в уши, дули… Говорят: ты не жди, когда он тебя кончит, первый пойди и стрельни ево. Он и пошел…

– Понятно. Списали человека за то, что был слишком честен. А кума-то за какие грехи под пулю подвели?

– Такой ему жребий выпал.

– А жребий тот, поди, опять ты метал?

– Миром, барин, правят справные мужики. Я справный мужик.

– А те трое, что в семьдесят четвертом мертвые в лесу нашлись, кто были?

– Конокрады. Побили мы их, чтоб другим была наука.

– А куда Терентий Осипов пропал?

Патриарх зло блеснул глазами из-под редких бровей:

– А вот это, барин, не твоя забота, то с верой связано. Ты уезжаешь – так и уезжай! Никогда масло с водой не сольются, никогда мужик с барином не будут в согласии жить.

– Что ли мы не русские? Почему так непримиримо? У вас же есть пословица: «У барина белее задница, вот и вся разница».

– Есть такая пословица, – согласился дед Паисий. – Но это токмо слова. Промеж нас и вас стоит земля. Кто на ней трудится, тот и должон ею владеть. Ты вот почему, Павел Афанасич, уезжая, не нам землю продал?